|
«После битвы» - картина о последствиях египетской революции. Показанный в каннском конкурсе фильм начинается с эпизода, известного как «Битва верблюдов»: 2 февраля 2011 года на площадь, где находились тысячи людей, ворвались всадники из бедуинской деревни Назлет и начали разгонять толпу.
Заканчивается он на той же площади Тахрир - расстрелом мирно протестующих людей. В промежуток между этими историческими событиями вписана история богатой и разведенной сотрудницы рекламного агентства по имени Рим, которая отправляется проповедовать прогресс массам, а в итоге знакомится с одним из пресловутых всадников - тем, кого протестующие стащили с лошади и избили. Снявший эту картину мэтр египетской кинематографии Юсри Насралла рассказал РИА Новости, чего ждать от цензуры, а чего - от революции. Расспрашивала Ольга Гринкруг.
- Каким было ваше собственное главное ощущение от площади Тахрир?
- Я просто был там. Чувствовал вместе со всеми эйфорию. В воздухе носилась какая-то чувственность, какое-то сексуальное напряжение. Это невозможно объяснить, но это есть. Ты можешь, конечно, сопротивляться, но оно никуда не денется. Опасность тоже была, но когда начинается революция, невозможно действовать рационально, ты просто окунаешься в нее с головой. Если попытаться рассуждать логически, может стать страшно: кто знает, куда заведут эти перемены? Но ты не рассуждаешь - просто осознаешь, что дальше так продолжаться не может, и рвешься вперед, наплевав на последствия. Отчасти это напоминает начало любовной истории. Именно поэтому я решил снимать художественный фильм, а не документальный: документалистика про такие вещи способна лишь рассуждать, а в игровом фильме я могу их показать. В общем, не знаю, что вы увидели, но я снимал про желание и страсть. Про напряжение, которое возникает, когда главная героиня, Рим, встречается с наездником из деревни Назлет-аль-Самаан у подножья пирамид.
- Откуда взялся сюжет с этой деревней, чьи жители, берберские наездники, потеряли заработок из-за стены, отгородившей их от пирамид?
- Про стену мне рассказал Бассем Самра, который играет в фильме наездника Махмуда. Она действительно существует - это не кинодекорация. Тот же Бассем обратил мое внимание на важное обстоятельство: наездники на Тахрире не были вооружены. Этих людей обманули: когда начались революционные события, они хотели снести стену, но старейшина сказал: «Вы все делаете неправильно; поддержите Мубарака, и Мубарак все сделает за вас». Я снимал в этой деревне: все люди из Назлета, которые появляются в кадре, - не массовка, не актеры, а настоящие местные жители. Они подшучивали над тем, который упал - а это тоже не я придумал, это есть в ютюбе. Даже его лошадь, говорили они, быстрее поняла, что всех подставили, чем ее хозяин. Тот вежливо смеялся, но было ясно, что ему очень трудно. Я чувствовал его унижение. На самом деле, интересно задуматься над тем, отчего в СМИ так педалировалась история с наездниками. На мой взгляд - для того, чтобы отвлечь людей от главного: от того, что на площади были снайперы.
- У вас в фильме про снайперов упоминается. Вы его уже показывали жителям Назмета?
- Покажу первым делом, как только вернусь. Кинотеатра там, конечно, нет, но я установлю экран на площади.
- На выборах в итоге победили исламисты. Не было ли у вас проблем с цензурой? Самые первые сцены фильма - призыв к освобождению женщин, главная героиня разведена.
- Не уверен, что фильм сможет выйти в Египте целиком и полностью - со сценой поцелуя, с финалом, где армия расстреливает демонстрантов. Но снял я его спокойно - во-первых, потому, что я начал почти сразу после революции, когда никто еще не закручивал гайки. Во-вторых, потому, что фильм делался не на государственные, а на частные деньги - 70% финансирования я получил в Египте, 30 %- во Франции. Французское участие понадобилось, в том числе, и потому, что я не доверяю египетскому качеству звукозаписи. Вдобавок, мне уже 60 лет, я не знаю, что будет происходить дальше. Лишняя копия во Франции не повредит.
- Боитесь, что дальше будет совсем жестко?
- Я опасаюсь, а не боюсь. Если бы я боялся, я бы уже эмигрировал. Но я полагаю, что в ближайшее время исламисты договорятся с военными и режим будет достаточно деспотичным. Любая деспотия всегда начинается с угнетения женщин, и то, что сейчас у нас загоняют их по домам, достаточно симптоматично. Как там у Гитлера было? Три «К»? Kinder, Kirche, Kuche? Когда мы снимали начальный эпизод на пощади Тахрир, на Менну Шалаби, которая играет Рим, напали: она очень известная в Египте актриса, и ее стали хватать за руки с воплями «все актрисы - проститутки». Но вот что я вам скажу: вековая покорность, которая, казалось, записана в генах у египетского народа, наконец, исчерпалась. Хотя на самом деле это была лжепокорность: египтянами очень трудно управлять. Революция продолжится, даже если будет новое правительство. Я действительно в это верю, хотя, может быть, я просто старый романтик. Но романтика - все, что у нас есть: никакого политического опыта при диктатуре получить было невозможно.
- Помимо революции, в фильме идет речь о последствиях революции. Было ли в Египте что-то вроде люстраций?
- До люстраций в прямом смысле слова не дошли. Но, например, в прошлом году, когда в Канне показывали альманах «18 дней», один из актеров отказался подниматься по красной дорожке вместе с одним из режиссеров, потому что тот снял рекламный ролик для партии Мубарака. По-моему, это исключительно глупо, скучно и недальновидно, хотя это происходит сплошь и рядом. Я еще понимаю, если бы собрали пан-арабский конгресс и обсудили бы нездоровые отношения, существующие между интеллектуалами и режимом. Но нет - пока все продолжается в прежнем духе. На то, чтобы начать диалог, нужно время. И на то, чтобы восстановить собственное достоинство, тоже нужно время - об этом как раз я и говорю в фильме. Но со временем все получится. Иншалла.
| |