|
Отвечая интервьюерам на вопрос о жанровой специфике фильма, режиссер назвал «Белого Тигра» «мистико-фантастической военной картиной». И, конечно, ошибся, как ошибаются все мастера, пытаясь на обыденном языке послесловий пересказать содержание собственного творчества. «Белый Тигр» - реалистическое кино.
Белый Тигр - мертвый танк, танк-призрак, дьявол в обличии ожившего механизма. Но ожившее мертвое живым не становится, напротив - мертвец, который шевелится, выглядит гораздо более мертвым и внушает куда больший ужас, чем изуродованное смертью, но все-таки бездвижное тело.
Появление на экране мертвого танка сопровождает музыкальная тема из Вагнера - немецкий танк появляется под немецкую музыку - «воплощение немецкого духа». Слова про дух нации так часто звучали рядом с именем Вагнера, что их так или иначе слышали даже не чуткие к музыке уши. В фильме «воплощением духа немецкой нации» пленный офицер назовет «Белого Тигра». Вагнер - высшее достижение немецкой патриотической идеи. Тигр - на тот момент самая большая машина для уничтожения людей - второе воплощение той же идеи. Кроме того музыка Вагнера напоминает о смертоносном призраке - «Летучем голландце» - корабле, команда которого обречена на жизнь после смерти. Романтическая легенда, пропетая на театре девятнадцатого века, получает своеобразное отражение на театре военных действий Второй Мировой. Одухотворенная музыка и бездушная машина указывают друг на друга - они в тайном родстве. Томас Манн считал, что истоки фашизма лежат в духовных поисках XIX века - в идеалистической философии и классической музыке. Наиболее духовно то, что наименее материально. Меньше всего материального там, где царствует Ничто.
В героях фильма очевидно сильнее страх погибнуть от залпа заколдованной машины, внутри которой ни одной живой души, чем возможность ординарно сгореть в танке по воле врага - фашиста (все-таки живого). Но ведь все иначе! Оживший механизм, лишенный души, действует по законам враждебной человеку логики. Это не должно удивлять. Удивительна война без волшебных танков - вспышка мирового зла, которая превращает убийство поначалу в доблесть, через годы - в рутинную работу. Удивителен человек, стреляющий в человека. Заговоренные танки стреляют только в произведениях искусства, и от них нет особого вреда. Обычные люди в обстоятельствах обычной войны гораздо страшнее.
Как персонаж фильма Белый Тигр живет по правилам всех романтических ужасов, начиная с тени отца Гамлета. Он появляется постепенно: сначала слухи о нем, потом его видят избранные; первому появлению танка на публике предшествуют туман, таинственные звуки, видимость чудовища частями (сквозь деревья и кусты), наконец, чудовище в общем виде. Его не удается заснять на фотоаппарат, и это общее место в отношениях людей с отрицательными сущностями (на что сетуют американские пенсионеры, посылающие в НАСА неудачные портреты инопланетян). Иными словами, приемы изображения Белого Тигра не новы. Этот элемент простодушия достался Шахназарову от литературной основы сценария («Танкист, или Белый Тигр» Ильи Бояшова). Однако прежде чем делить инструменты искусства на «избитые» и «новаторские», их делят на уместные и неуместные. Видение мертвого танка у Шахназарова тем страшнее, что артистические приемы, приемчики, приспособления и хитрости не затуманивают образ. Вызываемый танком ужас носит не эстетический, а общечеловеческий характер. Белый Тигр в той же мере символ смерти, в какой фотокарточка дьявола может быть названа аллегорией зла. Пушка, направленная с экрана непосредственно на тебя, сидящего в безопасной трехмерной реальности, пугает больше, чем положено такому простому приему. Значит, дело не в приеме, а в убедительности всего созданного Шахназаровым мира.
Этот мир продуман до мелочи. Вглядываясь в шевеление статистов на втором, третьем плане, видишь, что всюду жизнь, и даже хотелось бы отвлечься от фабулы, чтобы узнать, что за мужик с козлом попался в кадр, о чем он рассказывает солдатам, как живут врачи в госпитале и т.д.
Камера - молчаливый участник событий. На поле брани буднично переговариваются бойцы, собирающие мертвые и полуживые человеческие обрубки. Камера скользит по перемешанной с землей человечине не смакуя, не пугая зрителя, не хвастаясь бутафорским мастерством. Взгляд камеры - это взгляд персонажа. Камера там, с ними, с теми, кто живет в мире «белого Тигра». Ее взгляд прост, как просты участники событий. Изысканность в фильме о простых людях разрушила бы художественную правду и превратилась бы в пошлость. Эффектные операторские находки допустимы в фантастическом кино про исключительного человека, попавшего в исключительные обстоятельства, но некстати в фильме про типического танкиста в типических условиях войны. Ведь фильм-то, на самом деле, не про танк. Фильм про танкиста.
Найденов (Алексей Вертков) - человек, по воле войны потерявший память обо всем человеческом, невоенном, он помнит только, что он танкист и молится богу в серебристом комбинезоне - богу на сверкающем Т-34. Этот абсолютный танкист противостоит машине, в которой нет ничего человеческого, в которой осталась лишь суть орудия убийства - стремление убивать. И неважно, безумный или ясновидящий этот танкист Найденов. Все участники войны - сумасшедшие. Одержимый манией не более странен, чем тот, кто после боя поет под гармонику или рассказывает о любимой девушке. Сохранять спокойствие и здравый смысл - ненормально, когда мир сошел с ума. Но в разрушенном мире, где всё - хаос, тем не менее сохраняется вечное противостояние добра и зла. Нет сомнения, на передовой в войну рождались мифы и легенды, которые были реальностью для бойцов. Мистические реликвии оказались военнообязанными в ходе войны - с нашей стороны против коллекции Гитлера выступали Казанская Богоматерь и кости Тамерлана. Это абсурд, но абсурд - реальность войны.
Один молодой немец, прошедший Сталинград, умирал в госпитале св. Клары в Берлине (дело было в 1946 году). Он был писателем, этот парень, и его спросили, читал ли он Достоевского. Он ответил: «Зачем мне читать Достоевского? Мне и без него жить страшно». Зрителям хрупкой душевной организации будет не по себе на фильме «Белый Тигр» (и еще ночь после, и еще несколько дней). Они воспримут некоторую часть военного безумия. Но куда более странным покажется зритель с неиссякаемым запасом попкорна и оптимизма, готовый после просмотра петь под гармошку и говорить о пустяках. Воспринять этот фильм составит известную трудность и нравственную заслугу. Для тех, кто не готов к этому, есть достаточно легких и безнравственных фильмов.
| |