|
К 140-летию Леси Украинки в Национальном академическом драматическом театре имени Ивана Франко объединили в один спектакль две одноактные постановки Юрия Розстального - «Одержимая» и «На поле крови». И хотя Остап Ступка в роли Иуды переигрывает себя же в роли Мессии, хороший театр в итоге одерживает верх над плохим, считает ЮЛИЯ БЕНТЯ.
Когда перед началом первого действия «Голгофы» зрители занимают несколько рядов тесно стоящих стульев, то невольно обращают внимание на натянутый между ними и сценой мутный полиэтиленовый занавес. Сквозь него же приходится наблюдать и начало спектакля: как в дверном проеме (всего их на сцене три, и каждому режиссер-постановщик Юрий Розстальной находит применение) показывается босая и с большим чемоданом Мириам (Оксана Батько), как завязывается их мутная беседа с Мессией (Остап Ступка). И уже тут становится понятно, что ничего хорошего ожидать не стоит - ни в буквальном, ни в театральном смысле.
В центре драматической поэмы «Одержимая» Леси Украинки, безусловно, находится Мириам. Она протестует против всего и сразу, ненавидит озлобленную толпу и, не понимая желания Мессии принести себя в жертву во спасение всех, предлагает взамен себя. Бессмысленный фанатизм своей героини Оксана Батько передает с помощью безумных взглядов, конвульсий, походки покалеченной кошки и постоянно склоненной набок головы. После того как все, что должно было случиться, произошло, на сцене появляется такая же изувеченная, но ко всему прочему еще и слепая Мария (Наталия Ненужна), сообщившая Мириам о чуде воскресения.
Остап Ступка в этой, по большей части женской, компании выглядит ироничным пессимистом, в собеседники которому достаются одни дуры. Старик в исполнении Дмитрия Рыбалевского (хотя его героя в темных очках, темном плаще и на кроваво-красных лыжах вполне можно принять за Иуду), как и Иоанна (Ксения Вертинская, Наталья Корпан), не выходит за рамки персонажей-символов, всего лишь прописывая известную сюжетную линию на фоне несложившейся беседы.
Многофигурная «Одержимая» фактически служит прологом к главной части дилогии - блестящему моноспектаклю Остапа Ступки «На поле крови», в котором Дмитрию Рыбалевскому (Паломник) отведена скромная роль не слишком проницательного резонера, заслуженно убитого в финале Ступкой-Иудой. Здесь драма Иуды - это трагедия несостоявшегося и слишком много думающего политика, сначала отдавшего всего себя и собственное состояние великой идее, а затем оказавшегося у самой вершины власти, но все-таки не на ней. В итоге «главный банкир» Мессии, изможденный бесконечными ежедневными обязанностями по обслуживанию «верхушки», в какой-то момент увидел в своем начальнике не Иисуса Христа, а новозаветный прообраз киевского мэра Леонида Черновецкого с его предвыборными пайками и другими неширокими жестами.
Иуда на свой лад раскладывает по полочкам механизм внедрения христианской идеологии в массы, вытаскивает на свет всю подноготную этого процесса и делает это настолько убедительно, что несчастный Паломник уже и сам перестает отличать проповедь от демагогии. Но тут Юрий Розстальной делает еще один важный режиссерский кульбит, с помощью тихой кульминации возвращая вневременную полемику Лесе Украинке и ее времени. Остап Ступка убирает с подоконника заглушающий свет лист фанеры, открывает окно и закуривает. Здесь в один момент рушатся все умозрительные конструкции, связывающие оба библейских спектакля,-- зеркальность сюжета, персонажей и решения сценического пространства. Остается обычный одинокий человек, босой и в драной футболке, которому чаще всего просто не с кем поговорить по душам.
| |